Последний автор Ленинианы

Мария Ватутина,
член Союза писателей Москвы, 
выпускающий редактор журнала «ПРАВОсоветник»

Произведения советского искусства, посвященные вождю мирового пролетариата, стояли в авангарде искусства эпохи соцреализма, а их авторы составляли особую касту неприкасаемых, небожителей, одновременно, самую рисковую, ходящую по лезвию бритвы касту. Михаил Шатров написал самые известные, самые громкие пьесы о Ленине конца советской эпохи и начала перестройки. Судьба его, по большому счету, удалась, но она гораздо интересней и трагичней, чем то, что нам о нем известно.

Дело в том, что любой человек — это не только биологический объект плюс специфика занятий; за каждым из нас стоит род, определенный социум, по-русски говоря, друзья-товарищи, собственная история, т. е. биография: с чего начал и чего достиг. Рассматривая жизнь Михаила Шатрова с этой точки зрения — во всем, так сказать, богатстве красок — можно только удивляться. Сколько поистине исторических личностей вместила его семья, и какую зримую память оставил о себе он сам! Я была знакома с Михаилом Филипповичем с конца восьмидесятых. Тогда он был еще в фаворе, но конец «марксизму-ленинизму» уже пришел. Впрочем, начнем от печки.

Род

На самом деле Шатров — это псевдоним. Фамилия известного драматурга Маршак, и детский писатель приходится Михаилу Филипповичу дальним родственником, для краткости Шатров называл его в разговоре двоюродным дедом. После репрессий, которым подвергся его отец, в семье было запрещено говорить о Самуиле Яковлевиче, чтобы не скомпрометировать.
Сестра его отца, т. е. родная тетка, сперва была женой руководителя Коминтерна Осипа Пятницкого, а затем вышла замуж за Алексея Ивановича Рыкова. Алексей Рыков — первый после В. И. Ленина председатель Совнаркома (т. е. правительства). В Февральскую революцию Рыков проявлял самостоятельность и нравственность собственных решений, часто выступал против решений большинства. Так, он выступил против жестокостей «красного террора» в 1918 году. 
В 1928—29 гг. он выступал против свертывания НЭПа, против сумасшедших темпов индустриализации, коллективизации. Тогда же вместе с Н. И. Бухариным и М. П. Томским Рыков направил  заявление Объединенному заседанию Политбюро ЦК ВКП(б) и Президиума ЦКК. Этот «правый уклон», в конечном итоге, решил его судьбу, а заодно и всего близкого окружения. 
В 1938 году он был осужден по делу «Правотроцкистского антисоветского блока» и расстрелян, хотя все годы перед смертью публично раскаивался и признавал свои ошибки.
В том же году была расстреляна его жена Нина Семеновна Маршак, родная тетка Михаила, а затем и его собственные родители подверглись репрессиям.
Только недавно я узнала, что другой родственницей Михаила Филипповича была Елена Ильина (урожд. Маршак, она была сестрой Самуила Маршака), автор книжки, которую мне читали в детстве много раз, а я все просила и просила читать именно ее — это книга о Гуле Королевой «Четвертая высота». Потрясающе! Еще одна замечательная личность из родни Шатрова. 
Родился драматург в 1932 году, а уже в 1937 его отец Филипп Семенович был расстрелян. Когда началась война, Михаил с матерью отправились в эвакуацию в Самарканд, но уже в 1949 году арестовали и мать будущего писателя. Он рассказывал мне о ней с огромной болью. Такое не заживает. Оставшись без средств к существованию, Михаил занимался с младшеклассниками, родители которых его подкармливали. 
Мать была амнистирована в 1954 году, а пятью годами ранее сын специально переехал в Тюмень, поближе к ней, оканчивал школу там и уже увлекался театром. В алтайской газете в 1952 году были опубликованы его рассказы. А он сам проходил практику, работая бурильщиком. 
Но с диапазоном собственных планов на жизнь, похоже, была абсолютная ясность. И хотя 1953 год остановил сталинскую машину репрессий, чувство самосохранения не позволило выбрать яркую профессию: Миша Маршак пошел в Горный институт. Там давали обмундирование, и была возможность подработать.
Конечно, несмотря на то, что сталинские репрессии коснулись и его семьи, молодой человек рос советским по всем параметрам, был комсоргом, активистом, и, начав писать и ставить свои пьесы, проявлял не только творческие способности, но и приверженность к существующему строю. 
В 1954 году Миша Маршак написал пьесу про школьную жизнь и принес ее в Центральный детский театр — Олегу Ефремову. Когда Ефремов прочел фамилию Маршак, счел юного драматурга чудаком: надо же было догадаться взять псевдоним знаменитого и любимого всеми детского поэта. Когда выяснилось, что фамилия родная и законная, Олег Николаевич (по другим данным это же посоветовали ему и сам Самуил Маршак, и Ролан Быков) предложил Маршаку взять псевдоним. Тогда и появился Шатров.

Личные восьмидесятые

Когда мы познакомились с Шатровым, я ничего не знала о его родстве с такими людьми, как Рыков, Маршак, Ильина. Он был уже известным драматургом, и конечно, я знала это. Небольшого роста, полноватый, с очень крупными чертами лица, совершенно уже беловласый, он в свои 56 лет при всем при этом все равно казался молодцом-удальцом, легким, очень мягким и тактичным человеком. 
В то время он переживал расставание с третьей женой. 
Шатров ездил по Москве на белом мерседесе, на повороте в Переделкино пост ГАИ приветствовал его. Писательские дачи — двухэтажные, каждый этаж отдан отдельному писателю и его семье. На первом этаже Шатровской дачи жил замечательный поэт Владимир Соколов, рядом — дача-музей Пастернака, сзади — Вознесенского. Вот такое соседство. Но в те годы, в годы его активной работы и в театре, и в политике, он больше находился в городе, в том самом Доме на набережной, который описан Юрием Трифоновым в знаменитом романе.
Квартира большая и замысловатая, с поворотом коридора, с высокими застекленными дверями в спальню, в комнату, в гостиную невероятных, казалось, размеров, в кабинет.
Постоянные обитатели и постоянные посетители… Везде полумрак, а то и темень. По стенам развешено множество фотографий, где совсем необязательно, как это часто бывает в показушных домах, фотопортреты со знаменитостями. Он и сам знаменитость. И не возникало сомнения, что фотографии Олега Ефремова, Ирины Мирошниченко, Александра Яковлева, Владимира Ворошилова (создателя «Что? Где? Когда?») и других — это фотографии близких людей. На кухне иногда обнаруживался зять, уже заявивший о себе Андрей Караулов. Приезжала веснушчатая и солнечная Ванесса Редгрейв.
Что касается личной жизни Шатрова — там все так же интересно и непросто, как и в родословной. Вторая жена Шатрова — актриса Ирина Мирошниченко, об этом браке много сказано и в прессе, и на телевидении. Третья (кратковременная) супруга Елена Горбунова, ставшая впоследствии (впрочем, очень скоро после расставания с Шатровым) женой Бориса Березовского. Четвертая жена, а ныне вдова была на полвека младше драматурга, родила вторую дочь Шатрова, когда ему было за семьдесят.

Друзья и соратники

В 1986 году Михаил Шатров поднял вопрос о том, что необходимо создавать Союз театральных деятелей. На съезде ВТО, где присутствовал Ельцин, Шатров заявил об этом с трибуны. Союз был создан, а Олег Ефремов, Михаил Шатров, Шадрин стали его Секретарями. С Ельциным Михаил Филиппович был знаком и знаком близко, но не дружил. Видимо, разное воспитание. А вот с Горбачевыми дружил близко, был советником Раисы Максимовны, Горбачевы помогли ему сделать сложную операцию на сердце в США.
С Ефремовым Шатров, можно сказать, съел полпуда соли. Наверное, Ефремов сыграл решающую роль в творческой и профессиональной судьбе драматурга. Но важна еще и человеческая мужская дружба. Шатров, например, не смог оставаться в хороших отношениях с Марком Захаровым, который совершил, по его мнению, поступок, не вязавшийся с представлениями Шатрова о морали. Имеется в виду сожжение Захаровым на глазах у огромного количества публики своего партбилета. Отречение от зла ведь может быть разным, но главное, чтобы оно было не постановочным, а выстраданным. Ведь сам Захаров ставил множество спектаклей о партии и ее вожде, на которые было не попасть.
В 1990 году Михаил Шатров стал одним из сопредседателей организации «Апрель». Входил в общественный совет Российской объединенной социал-демократической партии, лидером которой был Михаил Горбачев.

Ленинский путь

Шатров был на похоронах Сталина. Трудно сейчас представить, что испытывали люди в той московской похоронной толпе. То ли горе от потери предводителя, то ли отчаяние от того, что ушел главный убийца советской эпохи: сам ушел, безнаказанно. 
Но, видимо, с разоблачением культа личности Сталина Шатров по-новому осмыслил и все то, что произошло с великой, по его мнению, коммунистической идеей. А главное — он по-новому увидел Ленина. Да, может быть, и у Николая Погодина в его пьесах Ленин уже был подан «простым и задушевным» и «самым человечным». Но в пьесах Шатрова Ленин другой. И «обычность» вождя здесь не главное. Главное было сделать образ Ленина — уже хрестоматийный, залакированный и неприкасаемый — доступным для обсуждения, часто сомневающимся, с переменчивыми настроениями, с личной жизнью. Из вождя, который «живее всех живых» надо было сделать просто живого человека. 
Мне кажется, что спектакли по пьесам Шатрова, как раз таки и снесли советский строй, хотя сам автор не стремился к этому. Когда людям показали на сцене не идола, а «такого, как все», тут-то и появилось в общественном сознании допущение, что можно и без Ленина, что Ленин — не вечная идея России, а может быть, ее ошибка. 
Сам же Шатров лишь хотел быть «проповедником» истинных, на его взгляд, ленинских идей и норм партийной жизни. Но написанные произведения часто не слушаются авторов и значат больше, чем те имели в виду.
Да, Шатров был истинным ленинцем до конца, но, на мой взгляд, нельзя обвинять писателя в ошибочности веры. Писателя можно обвинять лишь в бесталанности, а чужую позицию можно принимать или не принимать, отдавая при этом должное силе таланта. 
Поэтому нельзя отрицать роли драматурга Шатрова в российской драматургии: на его спектакли ломились массы, его пьесы ставили великие режиссеры, а его героев играли великие актеры. Автор, написавший хоть одно историческое произведение, пропустивший через себя судьбу страны, заслуживает памяти.
Пьеса «Именем революции», сценарий четырех киноновелл о Ленине, «Дождь лил как из ведра», «Моя любовь на третьем курсе»: уже на начальном этапе своего творчества Михаил Филиппович знакомится с О. Ефремовым, А. Хмеликом, В. Розовым, А. Арбузовым, А. Штейном, М. Роммом. 
Конечно, он сталкивается и с партийной критикой, и с запретом (!) писать на историко-революционные темы, его хотели выгнать из партии, но всем было ясно: Шатров — крупная фигура в литературе. 
В 1969 году создается «кинороман» в документах «Брестский мир». Наличие в составе действующих лиц Троцкого и Бухарина, отложило публикацию романа почти на 20 лет. Но была уже «документальная драма», а потом и фильм, «Шестое июля», затем пьеса «Большевики».
Между прочим, это сейчас легко говорить об «элитном положении» Шатрова в связи с его основной партийной темой, но ведь Шатров делал в своих пьесах две крайне важные вещи: он рассказывал с помощью художественного языка о тех документальных фактах, к которым сам получал доступ, а во-вторых, он поднимал такие вопросы, о которых тогда, в семидесятых, еще было страшно и подумать. 
Ну, например, о том, что враги бывают умными, образованными, а иногда и правыми. Или о «белом» и «красном» терроре. Или о личной и сокровенной жизни вождя.
Близилось время перемен. Но еще задолго до конца брежневской эпохи выходят «Синие кони на красной траве» (1978 год). Мне кажется, что во всей шатровской лениниане главной была, по сути, боль за потерю нравственных начал человека при «казарменном социализме»: «из идеи социализма выхолостили все человеческое, оставив убогое, примитивное, превратно истолкованное…»
Когда в спектакле «Так победим!» на сцену выходил актер (Ульянов или Калягин) и брался за проймы жилетки, начиная раскачиваться с мыска на пятку, зрительный зал взрывался овацией. Я видела это своими глазами. Запрещенный текст ленинского завещания люди впервые слышали со сцены в его пьесе.
Это и есть — загадка Шатровских пьес. Ведь спектакли по его пьесам были аншлаговыми, люди рвались увидеть эти спектакли, сметали билеты, в театральных залах, как говорится, на люстрах висели. Да чего уж там, всем Политбюро ходили смотреть «Так победим»…
Еще были «Диктатура совести» в постановке Марка Захарова, «Дальше…дальше…дальше…»
Последняя пьеса была написана Михаилом Шатровым в 1993 году для Ванессы Редгрейв и поставлена в Королевском театре Манчестера. 

Красные Холмы

Какое, казалось бы, отношение имеют к моему рассказу те самые Красные Холмы — виднеющийся со многих точек Москвы красивый комплекс зданий, в который входят гостиницы, офисные центры, знаменитый Дом Музыки? Самое непосредственное. Это придумал и реализовал Шатров. 
Еще в 1986 году, став секретарем правления Союза театральных деятелей, Шатров стал добиваться создания международного культурного центра. Проволокитили и забыли, хотя место напротив Новоспасского монастыря было зарезервировано уже тогда.
Официально он считался Президентом и Председателем совета директоров ЗАО «Москва — Красные Холмы». Культурно-деловой центр открылся в 2003 году. Но Шатров, уйдя от театральных дел и драматургии, все-таки не занимался финансами и экономикой. Работа у него была, как он сам говорил в интервью, творческая, а на самом деле — представительская. Его продолжали «кормить» связи и общественный статус.
Незадолго до смерти Шатрова мы встретились в ЦДЛ. Оказалось, он следит за моими публикациями, похвалил стихотворение «Поколение»…
В ночном небе светятся краснохолмские стеклянные купола, вверх летит розовая стела самого высокого из строений, стоящих на островке между Москвой-рекой и Обводным каналом. Каждый раз, когда я проезжаю мимо, вспоминаю Шатрова. Странного, немного смешного, мягкого человека, невысокого, с лицом карпа, с большим ртом и улыбающимися немного удивленными, но в то же время лукавыми глазами, с богатыми белыми бровями и легким белым чубчиком. Огромные очки с толстенными линзами моды семидесятых годов лежат где-то у меня в вещах. 
Его старшая дочь на 49 лет старше младшей дочери Александры. Жизнь он окончил в Переделкино, во сне. Кажется, это была, в целом, удачная жизнь.