arrow-up arrowright arrowright

Время Рейна

07.11.2018
Мария Ватутина,
выпускающий редактор журнала «ПРАВОсоветник»,
член Союза писателей Москвы, лауреат Бунинской, 
Тютчевской и других международных литературных премий

«На мой взгляд, Рейн наиболее значительный поэт нашего поколения, то есть поколения, к которому я принадлежу…»
Иосиф Бродский

Я познакомилась с ним лично чуть позже защиты диплома в Литературном институте. 
А оппонентом на дипломе он стал у меня совершенно случайно. Ничего хорошего я не ждала.

В Литературном институте говорили, что этот ведущий мастер-класса по поэзии никогда не хвалит. Мало того, еще и орет на своих студентов так, что стены трясутся. Впрочем, громогласные выступления Евгения Борисовича Рейна вошли в анекдоты и никого не удивляли и не удивляют, но очень воодушевляют и отрезвляют, а надо заметить, студентов Литинститута зачастую стоит отрезвить. 

Слава богу, я училась в другом мастер-классе, но пару раз ходила сравнить. Рейн вел семинар достаточно сонно, предоставлял студентам плыть по течению, в обсуждении стихов почти не участвовал. 

Может, я попадала в такие дни, когда мастер был меланхолично настроен. 
Диплом — большую подборку стихотворений — следовало защищать не у своего мастера. Поэтому начались поиски преподавателя и просьбы стать оппонентом. 
Я передала рукопись Татьяне Бек, тогда еще живой, также ведущей семинар. Она, видимо, не смогла оппонировать, но передала мои стихи Рейну, а заодно и отправила в «Новый мир». Узнав про Рейна, я скисла. У Рейна не было положительных рецензий, так поговаривали.

Не хочу останавливаться на этом эпизоде долго, скажу только, что отзыв поэта был крайне добрым и праздничным. Он, так сказать, меня приветил.

Немного позже я осознала, что мои стихи одобрил не просто поэт и педагог, но вообще-то, человек, которого называют «учителем Бродского», старший его товарищ, один из четырех, по выражению Дмитрия Бобышева, который теперь мой френд в Фейсбуке, «ахматовских сирот» (Бродский, Найман, Бобышев, Рейн), человек, с которым уже связано несколько глав в истории русской литературы.
Потом мы пересеклись на каком-то квартирнике, где поэт Юрий Кублановский, тот самый, которому попала копия моего диплома, отправленная Татьяной Бек в «Новый мир», заставил меня читать вслух свои стихи. Со временем, все чаще имея возможность наблюдать за Евгением Борисовичем в общих компаниях, поездках и на литературных вечерах, я полюбила его как мягкого и доброго человека, человека глубоко такта и воспитания. 

Очень часто так бывает, что люди на сцене экзальтированные и резкие, на поверку оказываются душевными и внимательными. Рейна можно слушать часами. 
А столько, сколько о нем и его строгой жене Надежде ходит легенд и анекдотов, не ходит ни о ком другом в нашем тесном литературном стане. 

Рейн любит рассказывать, как он пришел с друзьями в Реейксмюсеум в Амстердаме посмотреть «Ночной дозор» Рембрандта, но пришел, когда музей уже закрылся. Он сказал охране, что является потомком Рембрандта, показал паспорт и заявил, что имеет право посмотреть самую знаменитую картину своего родственника. Увидев, что фамилия человека Rain и сообразив, что полное имя Рембрандта — Рембрандт Харменсзон («сын Хармена») ван Рейн, Евгению Борисовичу не просто открыли двери, но и провели почетную экскурсию.

Как тут не вставить такую точную цитату из статьи Бродского «Трагический элегик»: «…При этом зрению данной птицы присуща его неизменная ястребиная острота, придающая обычно стихотворениям Рейна сходство с живописью, с тем, впрочем, отличием, что задник в них всегда прописан гораздо отчетливее, чем передний план».

А однажды в переделкинский дом, где долгое время гостил мой старший товарищ, поэт Ефим Бершин, постучали.  Хозяйка дома легендарная Инна Львовна Лиснянская крикнула: — Фима, кто там?
— Рейн, Инна Львовна, — отозвался Ефим, глянув в окно.
— Не пускай его, — вскричала Лиснянская, — он тебя обманет!

Рейн, которому уже приоткрыли дверь, отводя взгляд, спросил: 
— Фима, пойдем выпьем, я тебя угощаю.

Пошли. Оказалось, что денег у Рейна нет, жена не выдает, а выпить должен купить Фима. Но Рейн все-таки угостил Бершина: у него было с собой яблочко, на закуску. Не обманул.

Но вот что пишет в своей статье «Одышливая гармония» Алексей Татаринов, он же Бахыт Кенжеев, мой друг и один из любимых поэтов.
 «…Есть полные люди, даже страдающие некоторой одышкой, способные к мгновенному преображению. Один жест или фраза — и облик такого человека исполняется неожиданной грации, в которой неуклюжесть тоже занимает свое неотъемлемое место». 

Таков, кстати, Евгений Рейн в жизни. Такова и его поэзия — на первый взгляд простая и будничная, при  внимательном чтении — сердечная, точная и драматическая.

В провинциальном городе чужом,
когда сидишь и куришь над рекою,
прислушайся и погляди кругом —
твоя печаль окупится с лихвою.
Доносятся гудки и голоса,
собачий лай, напевы танцплощадки.
Не умирай. Доступны небеса
без этого. И голова в порядке».

И далее:
«Подкладка и основа стихов Рейна — невеселая судьба человека незадачливого, которого жизнь мучает и учит своему собственному смыслу».

Когда ты пишешь о Евгении Рейне, невозможно обойтись простым перечислением биографических данных и рассказом о том, какой это поэт. Напрашиваются фундаментальное изучение и академический подход. То есть, фигура Рейна в русской литературе сама по себе уже является основополагающей, вставшей одним из основных пазлов в картину литературы ХХ века. 
Евгений Борисович Рейн родился 29 декабря 1935 года в Ленинграде. Рейн пережил многое, вспомним, что он родился за шесть лет до войны в Ленинграде.

…Был мой папа архитектор,
был мой дядя неудачник…
Папа был убит под Псковом,
без ноги вернулся дядя.
Мы стояли на платформе…
В сорок первом… в Ленинграде…

Отец Евгения Рейна архитектор Борис Григорьевич Рейн, родом из Харькова, мать — преподаватель немецкого языка и литературы Мария Айзиковна Зисканд, родом из Екатеринослава. Отец погиб на фронте в 1944 году под Нарвой. Вот откуда «сиротское детство». Из эвакуации Рейн с матерью возвратились в 1943 году. Сначала в Москву, где жили родственники отца, потом обратно в Ленинград.

Он жил в Толстовском доме — старинном доме на улице Рубинштейна. У него было обычное советское детство с футболом, школой, книгами. В период становления поэта это — Илья Сельвинский и Эдуард Багрицкий, отчасти Владимир Луговской: поэзия советского конструктивизма. 

...И все это отрада — встают, поют заводы,
и дед в большой артели народу тапки шьет,
А ну, еще полгода, ну, крайний срок — два года —
и все у нас наденут бостон и шевиот.
Но в темном коридоре, в пустынном дортуаре
сжимает Николаев московский револьвер,
и Киров на подходе, и ГПУ в угаре,
и пишет Немезида графу «СССР»...
…А я стою и плачу. Что знаю, что я значу?
Великая судьбина, холодная земля!
Все быть могло иначе, но не было иначе,
За все ответят тени, забвенье шевеля.

Ленинградский технологический институт окончил в 1959 году, а пять лет спустя Высшие сценарные курсы. Евгений Борисович признавался, что выбор  Технологического был абсолютно случайным, в основном повлияла мама, которая боялась, что из-за национальности сыну будет трудно устроиться на работу и нормально зарабатывать. Так и произошло, но не из-за национальности, скорее, из-за таланта. 

Его и из этого института однажды исключили. В институтской газете написал слишком честную статью, вызвавшую недовольство руководства. Он вернулся через год и все-таки окончил вуз. В 1971 году он переехал в Москву.

Творческая природа привела на Высшие сценарные курсы в Москве, впоследствии он стал сценаристом более чем двадцати документальных картин.
В начале пятидесятых Евгений Рейн познакомился с Иосифом Бродским, был известным в узких кругах питерской молодежи поэтом, входил в близкое окружение Анны Андреевны Ахматовой. 

Дружба с Иосифом Бродским продлилась всю жизнь и, по сути, поскольку Бродский на пять лет младше Рейна и только выходил со своими стихами на публику, Евгений Борисович стал первым критиком и слушателем стихов будущего нобелевского лауреата.

Видимо, из-за принадлежности к умеренно-оппозиционным кругам, а также из-за дружбы с опальным поэтом, книг и публикаций в советское время у Рейна было мало. Подборки выходили за границей. 

В изданном в 1979 году в Москве без согласования с властями и органами цензуры альманахе «Метрополь» также были стихи Евгения Рейна. 

Ему было практически невозможно найти работу по специальности, какое-то время занимался документальным кино, работал в геологических партиях на Дальнем Востоке, на ленинградских заводах. Поездка на Камчатку, полная испытаний, произвела впечатление на всю жизнь.

Рейн был неприкаян в своей стране, писал стихи и был привечен великими предшественниками: Анной Ахматовой, Арсением Тарковским, Борисом Пастернаком, Борисом Слуцким, Павлом Антокольским. А первая книга вышла у него лишь накануне краха СССР — в 1984 году. Полвека очень сложной жизни, метания между родиной и вариантом побега за границу. Вот как он сам объясняет, почему остался: «…я — человек, не склонный к эмиграции. И фаталист, наверное. Ну, живу в России и живу».

Ефим Эткинд пишет в своей статье о Рейне: «…Евгений Рейн дает  яркие  образы времени, в которое бросила его судьба… Рейн создает и коллективный портрет поколения. Сам Евгений Рейн  родился  в  середине тридцатых, Иосиф Бродский младше на пять лет; другие члены «ахматовской четверки» примерно того же возраста.  В жизнь и литературу они вступили вместе, подобно той четверке лицеистов 175 лет назад».

Но вот происходит слом истории, когда интерес к стихам в обществе уменьшается, а печатать их могут все, кому угодно. Появляются долгожданные книги и у Рейна, а также можно наконец съездить к друзьям и родным за границу. 

Он начинает преподавать литературное мастерство в Литературном институте, становится профессором, издает мемуары и эссе, вступает в союз писателей и Пен-клуб, а также получает высшие премии в области литературы, например, Российскую национальную премию «Поэт». 

Еще в 1996 году Рейну вручают Государственную премию РФ в области литературы и искусства за книгу поэм «Предсказание». Он лауреат Государственной Пушкинской премии РФ (2012) и многих других. 

Рейн был женат трижды и все три раза счастливо. Галина Наринская стала его женой сразу после института, в этом браке родилась дочь. Во втором браке с переводчицей американской и английской литературы Натальей Рувинской родился сын. Около десяти лет длился каждый из этих браков. С Надеждой 
Евгений Борисович более тридцати лет. Она искусствовед, ангел-хранитель, воинственный страж, гроза приятелей Рейна и, если бы не она, жизнь нашего героя длилась бы не так гарантированно.

На самом деле, несмотря на внешнюю угрюмость, порой полную отстраненность от происходящего вокруг, Евгений Борисович — человек-праздник. Если узнаешь, что в гостях или на вечере будет Рейн, начинаешь предвкушать остроумие и яркие невозможные! фантастические! воспоминания. 

Однажды мы сидели на даче Игоря Волгина в Переделкино, и Рейн два часа рассказывал о Бродском, о Евтушенко, о семидесятых, о том, как жили эти веселые мученики советской эпохи, поэты божьей милостью, люди великой судьбы. Игорь Леонидович скептически шепнул: не всему верьте, Женя любит присочинить. А мне хочется верить, потому что я очень люблю их время, время несвободной свободы, как сказал бы сам поэт, время чистой поэзии.

Все Статьи